ЗА ЧТО БОРЕМСЯ?

С чем и кем только мы не боролись! С самодержавием, оппозицией (правой и левой), международным сионизмом, космополитизмом, антисемитизмом, генетикой и кибернетикой, тлетворным влиянием Запада, со стилягами, буржуазными специалистами, бюрократией, абортами, религией, с происками ЦРУ, волюнтаризмом и диссидентами, с пьянством, кибернетикой и генетикой, с правыми и левыми уклонами, повышением любых цен, с льготами, «за» льготы, «с отдельными недостатками»…

Можно продолжать перечисление, но можно и закончить – каждый волен дополнить список по своему усмотрению. Нас так воспитали и взрастили, что нам уже все равно, с кем и за что бороться – нам важен сам процесс. Это можно заметить, например, читая письма, опубликованные в наших местных и областных газетах. Трудностей здесь нет. Надо только остановить свой тяжелый взгляд на новом враге и врезать ему (по смуглой скуле, по черному глазу, по плоской роже, по горбатому носу, можно по очкам, сбить шляпу) от всей души.

За что боремся, родимые? Что отстаиваем? Каковы лозунги? О чем боевой клич? Ответ короткий и годен на все случаи жизни – «за благо народа». Беда только в том, что конец ХХ века и даже многочисленные средства информации не внесли ясность в сознание – что есть для народа благо? Пророчество Достоевского продолжает сбываться: темная сила одержимости не дает сознанию опомниться и осознать, что идет борьба со своей собственной тенью.

Давайте вспомним…

«…Мы издадим единый клич “В топоры” и тогда… бей императорскую сволочь, бей на площадях, бей в домах, бей в тесных переулках городов, бей на широких улицах столицы, бей по деревням и селам. Помни, что тогда, кто будет не с нами, кто против – наш враг, а врагов следует истреблять всеми способами”. Это было написано в 1862 году в прокламации организации “Молодая Россия” двумя “неформалами” Зайчневским и Аргиропуло. Организаторы “Молодой России” были уверены, что стоит только перебить “подлую императорскую сволочь”, и народ станет счастлив. У большевиков были хорошие учителя.

Революционные борцы за народное счастье и раньше и сейчас шли до конца, не жалея ни себя, ни своей жизни. Но они также не щадили ни жизнь народа, ни сам народ, который хотели загнать в счастливое будущее “железной метлой”. Былинный стиль прокламаций небезызвестного Каракозова не оставляет в этом сомнений: ”Царь-то и есть виновник всех наших бед… И вот я решил уничтожить царя-злодея и самому умереть за свой любезный народ”. Под самим же народом, именем которого совершались многочисленные террористические акты того времени, подразумевались не живые люди с их мелкими обывательскими заботами, а некая народная Идея, ради которой этих людей надо было загнать до смерти, строя «самое светлое и справедливое общество».

Так выковывался специфический социальный феномен “человека простого”, гордящегося своей простотой и довольного ею (“Чего с меня взять — я человек маленький»), который страстно ненавидел человека высовывающегося (“Чего тебе, больше всех надо, что ли?”). В знаменитой фразе “Мы люди простые — академиев не кончали” — заключался целый мир восприятия простого человека, возводящего свое невежество и свою неученость в высшую форму добродетели.

В то же время эта простота представляла собой сложное сочетание рабской приниженности и безудержного циничного хамского нахрапа, полной беззащитности перед силой вышестоящих и спесивой властности, отчаянной безысходности и фанатизма. И, видя перед собой непонятный для него мир, простой человек судорожно боролся за свой мирок и за свое спокойное существование в нем. Не случайно мы услышали весьма оригинальную трактовку булгаковского “Собачьего сердца” Виктором Анпиловым: это, мол, хорошо, что Шариков из собаки превращается в человека и начинает осознавать себя. Но сознание этого получеловека-полусобаки направлено только на то, что надо «душить котов» и «отобрать комнату у профессора».

Сейчас «борющийся люд» объединяется в революционные организации, во всевозможные полулегальные народные фронты с соответствующими программными документами. Небезынтересно вспомнить выдержки из программы одной неформальной организации России, которая называлась “Народная расправа” и, конечно же, ставила перед собой цель осчастливить весь народ России:

«Революционер — человек обреченный. У него нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени. Все в нем поглощено единым исключительным интересом, единой мыслью, единой страстью – революцией.

Он презирает общественное мнение… Он презирает и ненавидит во всех побуждениях и проявлениях нынешнюю общественную нравственность. Безнравственно и преступно все, что мешает ему…»

Редактор этого «Катехизиса революционера» Сергей Нечаев. Тот самый, который оставил довольно неприглядный след в истории русского революционного движения и от которого пытались откреститься многие революционно настроенные вожаки масс. Книга не случайно была названа Катехизисом. Мало кто знает, что настольной книгой Нечаева был перевод «Истории инквизиции» Гризингера. «Иезуитчины нам недостает», — говорил Нечаев дочери Герцена Тате.

Что же понималось под революцией? «Мы понимаем революцию в смысле разнуздания того, что теперь называют дурными страстями. Из этой анархии, то есть полного выражения разнузданности народной жизни, должны выйти свобода, равенство, справедливость, новый порядок». Так думалось одному из теоретиков анархизма Михаилу Бакунину в «Программе международного союза социалистической демократии», написанной в 1868 году.

Ожидания, как показала история, не оправдались. Из разнузданности ни свободы, ни справедливости, ни порядка не получилось и не получиться. История хунвейбиновского движений в Китае это продемонстрировала очень наглядно. Разнузданность только усугубляет страдания народа. Последующая история борьбы за народное счастье залита кровью самого же борющегося народа.

Но революционерам-террористам ХIХ века и революционерам «ордена меченосцев» некогда было останавливаться и оглядываться на содеянное. Они творили новые конституции, новые программы, диктатуру «новых неформалов». И это многими воспринималось как данность, даже, как ни странно, такими «дряблыми и мягкотелыми интеллигентами», как Александр Блок. В черновых набросках его стихов, посвященных революционному порыву масс, были и такие строчки: «Мы в петлях раскачнем тела, чтоб лопнули на шее жилы, чтоб кровь проклятая текла…» Но, видно, в то время он пересмотрел кое-что из своих взглядов, когда держал кусок зеркала перед бреющимися солдатами, стоя посреди своей разграбленной усадьбы.

Прошлое стреляет нам вслед, рикошетом возвращая то, что мы заслужили. Так что же, прав Бернштейн, который говорил, что «движение и борьба в пути — все, а конечная цель – ничто»? Но ведь страшная вещь — борьба человека, который борется и не знает, что он творит.

Анатолий УРАЛОВ, социолог